Башлачев

Этот город скользит и меняет названья.

Этот адрес давно кто-то тщательно стер.
Этой улицы нет, а на ней нету зданья,
Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер.

Прочитал воспоминания Парфенова Как говориться, музыкой навеяло.

Это было странное время. Союз трещал по всем швам. На окраинах разгоралась гражданская война. Мы жили в ясном предчувствии надвигающегося шторма.

Он отлит в ледяную, нейтральную форму.
Он тугая пружина. Он нем и суров.
Генеральный хозяин тотального шторма
Гонит пыль по фарватеру красных ковров.

И вместе с тем, жизнь была яркой, страстной, обжигающей, как ледяная водка. Я открывал для себя новые миры. Запоем читал Платонова, Фицджеральда и Миллера, слушал БГ и джаз, смотрел Стоуна и Абуладзе. Боже, что это было за время! В нем столько всего…

Страсть, ненависть, переживания, отчаяния и взлеты, свойственные возрасту и ситуации в стране. Казалось бы, все заполнено эмоциями и событиями настолько, что некуда втиснуть даже тоненькую нить новых впечатлений.

И вдруг – Башлачев!

Это как врезаться в бетонную стену на полной скорости, как в уличной драке пропустить прямой в челюсть, как выстрел в спящем городе.

Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой,
Но купол лба трещит от гробовой тоски.
Гроза, салют и мы! — и мы летим над Петербургом,
В решетку страшных снов врезая шпиль строки.

Этот шпиль строки вошел в мою жизнь как стальное лезвие. Вот он! Тот парень, который не просто отражает время. Он и есть это время. Время, бьющее фонтаном, как кровь из горла. Время с запахом дыма будущих пожаров. Время больших и страшных перемен.

За окнами — салют. Царь-Пушкин в новой раме.
Покойные не пьют, да нам бы не пролить.
Двуглавые орлы с побитыми крылами
Не могут меж собой корону поделить.

Я читал и слушал Башлачева, как живого гения, живущего где-то рядом. Настолько близко, что можно махнуть в Питер и пожать ему руку. И это было опьяняющее чудо. И я жил в этом ощущении…

Подставь дождю щеку в следах былых пощечин.
Хранила б нас беда, как мы ее храним.
Но память рвется в бой. И крутится, как счетчик,
Снижаясь над тобой и превращаясь в нимб.

Сколько лет прошло… Уже тридцать лет. Тридцать лет… Память, память… Говорят, человек жив, пока его помнят. Я помню. Он все еще жив. Пульсирует тонкой жилкой в моем виске.

Поправ сухой закон, дождь в мраморную чашу
Льет черный и густой осенний самогон.
Мой друг "Отечество" твердит, как "Отче наш",
Но что-то от себя послав ему вдогон.

Башлачев несомненно изменил мой мир. Пронзил его своими мрачными, трагическими, бесконечно талантливыми стихами. Жаль, что все так быстро кончилось.

То ли времена вернулись, то ли музыкой навеяло…

Что ж теперь ходим круг да около
На своем поле — как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь — время колокольчиков.